Пушкина, не имеющего никакого отношения к современности, скинули с корабля. Гениального Бродского прокляли за одно стихотворение. А провинциального паяца Лимонова, слегка пожурив, дружески похлопали по плечу.
"Крутой-плохой-свой" — странный маркер идентификации специфической части гоп-интеллигенции. Сейчас она бессознательно прощупывает границы дозволенного, волочит сквозь стены цензуры, здравого смысла и гуманизма тщедушную мумию Эдички, а протащив, расслабится, обнаглеет и потащит в цивилизацию весь литературный хлам — от Прилепина и до, только и спрашивая в хмельном угаре — "Ну а чё?"
За день обесценились все двухлетней давности рефлексии. Ничего не стоят больше ваши идеи коллективной ответственности. Они и так нежизнеспособны и отвратительны. Но какое право у тех, кто поднял на пьедестал системного агента, человека, активно участвовавшего в построении консервативного реванша и диктатуры, обвинять в чем-либо народ? Нет у вас этого права.
* * *
Последний раз я видела Лимонова на одном публичном судилище. Это был старик, советский пенсионер. Никакой персонажной монументальности. Я всегда полагала, что персонажи, писатели как-то дистанцируются от быта. Да я сама так делаю. Тут нет. Не так. Он был бюрократичен, замедленен и суетлив одновременно.
Это здешнее азиатское бытие просочилось в него, как и во всякого местного, распятого обыденностью (гробыденностью). Сказав нечто дежурно-литературное, он скукожился общим, обезличенным — "Спешу ребенка из сада забрать!" "Сын" — горделиво и так же обезличено, как всегда говорят они все. И добавил: "Не сидел еще."
Это он говорил не впервые. Советские всерьез полагают, что "анатомия героя" и смысл жизни состоят из наследования неврозов и биографических травм. Именно в этой фатальной вере ключ ко многим семейным драмам и к русской истории, в принципе.
В общем, за исключением некоторой демонстративной эксцентричности, это, повторюсь, был обычный российский пенсионер. Все, что выдавало его инаковость — холеные гейские руки, подделка под аристократа, с изысканно неуместным перстнем. А сам Эдичка, казалось, полностью слился со здешним пейзажем, существуя отдельно от рук.
! Орфография и стилистика автора сохранены
