Позавчера принял участие в замечательном театрализованном действе, посвященном столетию постановления СНК о красном терроре. Низкий поклон организовавшему это действо руководителю Интерьерного театра Николаю Беляку.
По ходу поучаствовал в нескольких интересных дискуссиях. Совершенно неожиданным для меня было мнение высказанное моим старым товарищем по антисоветскому подполью. То есть неожиданным для меня было не само мнение – я с ним давно знаком – а то, кто его высказал. Заключается оно в том, что не стоит акцентировать внимание на роли Ленина в красном терроре первых лет "советской власти". Это травмирует чувства тех, для кого "советский проект" не сводится к террору, насилию и жестокости. Кто видит в нем некий светлый замысел. Если не задевать их кумира, их легче подвинуть к осознанию пагубности террора и насилия как таковых.
О "неоднозначности" большевистского проекта и предвзятости его критиков, о необходимости "разводить" Ленина и Сталина я слышал и от некоторых других своих собеседников. Честно говоря, мне казалось, что историю с противопоставлением хорошего Ленина плохому Сталину мы уже проехали. Ну что же, придется начинать всё с начала. На колу мочало.
Я сам, будучи убежденным коммунистом (не большевиком, конечно, а левым эсером), всегда считал "советский проект" неоднозначным. Видел его генеалогическую связь с общеевропейской левой освободительной традицией. Я также считал и считаю, что существует огромная разница между Лениным и Сталиным. Поскольку всегда есть разница между революцией и контрреволюцией. Но для меня также очевидно, что контрреволюция Сталина была заложена в революции Ленина.
Контрреволюция Сталина с неизбежностью выросла из того, что сердцем своей революции Ленин сделал насилие. Сделал ставку на разнуздание самой архаической жестокости, которая и перечеркнула все революционно-романтические порывы к "новому обществу" и "новым отношениям между людьми". Невозможно построить "новые отношения между людьми" на фундаменте из самых диких зверств. Так устроен мир.
Вне всякого сомнения, Ленин был мотором красного террора первых месяцев и лет "советской власти". И всей мощью своей политической воли подталкивал к нему своих соратников, которых европейское воспитание все-таки заставляло колебаться. Затушевывать это – грешить против исторической истины, забывая, что никакой обман в итоге не пойдет во благо. Так тоже устроен мир.
Да и где эти гипотетические поклонники Ленина? Мы не заметили, как их стало исчезающе мало. Остались разве что мои друзья-леваки (но они, в отличие от мистиков-сталинистов, люди вполне рационалистического менталитета и во всяком деликатничанье не нуждаются). Для подавляющего большинства нынешних поклонников "советского проекта" единственной значимой фигурой остался Сталин. Ленин же для них – не более чем "предтеча Сталина" или "подставка для Сталина". И это – исторический приговор Ленину. Это исторический приговор "неоднозначному" советскому проекту. Вот что от него осталось, когда "снег растаял".
Обсуждать "неоднозначность" советского проекта можно лишь после однозначной оценки красного террора как мерзости. После признания, что причина твоего зверства – не века угнетения и годы "мировой бойни", а исключительно твое собственное зверство. Кстати, люди, раскрутившие маховик красного террора, в подавляющем большинстве сами в окопах Галиции вшей не кормили. Пересидели это дело в лучшем случае в царских ссылках, а то и в эмигрантских кафэ.
И вот после этого я готов обсудить вопрос, не возникает ли у "антисоветского лагеря" своя историческая аберрация при взгляде на красный террор из нашего далека? Насколько верен ставший ныне догматом тезис о том, что массовый террор изначально замышлялся большевиками как инструмент "социальной инженерии" (или "социальной хирургии")? Что это было развитием идей Робеспьера – в добродетельной республике нет места недобродетельным гражданам, а задача террора – очистить общество от "недобродетельных граждан"?
Большевистские лидеры наговорили и написали массу самых устрашающих вещей на эту тему. Про то, что "не ведем войну против отдельных личностей, а против классов". Сейчас все эти цитаты аккуратно собраны, подколоты и подшиты. Но до сих пор никто не пытался исследовать вопрос, в какой мере эта риторика соответствовала практике красного террора?
Я хочу поставить вопрос так: какой процент жертв "административных расстрелов" ЧК палачи убили с осознаваемой ими целью "социальной селекции", а не потому, что имели к ним какие-то персональные претензии, действительные или мнимые? Например, "в кабаке пьяный ругал советскую власть"? Даже массовые расстрелы заведомо ни в чем не виноватых заложников не имели целью "социальную селекцию" и прочую "перестройку общества". Они имели ровно ту же цель, какую имеет любой террор любой расцветки: устрашение потенциального противника.
Разумеется, какое-то количество "функционеров красного террора" могло мыслить категориями "социальной инженерии". Но насколько подобная мотивация реально повлияла на чудовищные масштабы красного террора? И я позволю себе выдвинуть научную гипотезу: теорию о терроре как инструменте перестройки общества и человека большевики придумали по ходу дела. Поскольку чувствовали шаткость оправдания своих действий "пределами необходимой самообороны".
! Орфография и стилистика автора сохранены
