Тут звонит телефон, и референт, волнуясь, сообщает: ждет! Вхожу в кабинет. В которой раз поражаюсь контрасту: маленькая фигурка в огромной комнате. Не могу себе представить, чтобы в этом кабинете, за этим столом сидел кто-нибудь другой.
– Обеспокоен я, Питирим, – голос президента звучит глухо. – Супруга Ходорковского Инна. Трое детей. Их загородный дом арестован. Говорят, могут оказаться на улице. Случится – все покажут пальцем на меня. Мол, Ходор – мой личный враг. А тут еще лицей в Кораллове. Опять-таки – дети. Арестовывает прокуратура, а все кивают вверх, закатывают глаза и молчат многозначительно. Что делать? Как сохранить репутацию? Никому не хочется быть исчадьем ада, пожирателем детей.
– Все очень просто, – облегченно вздыхаю я, радуясь, что проблема столь элементарна. – Нужно оставить их в покое. Снять арест. Пусть живут в своем "Яблоневом саду"...
– Не так все просто, Питирим, – вздыхает президент. – Помнишь фильмик про бедного гусара? "Не я дело веду, его уже бумага ведет". Запустили мы, Питирим, процесс, который обрел собственную логику. Лично я уже ничего не могу – генпрокуратура, суды, законность!
Молчу, но про себя думаю – вмешался бы президент в бумажные дела, нарушил независимость наших басманных судов – никто бы и не пикнул.
– Как бы достойно выйти из ситуации? – вопрошает хозяин кабинета. – Чтобы и овцы, и волки... ну, ты понимаешь...
– Есть варианты, есть,– я собран и уверен в себе. – Первый – жесткий. В конце концов, речь идет о жене и детях преступника, членах семьи врага народа. ЧСВН – припоминаешь аббревиатуру? Конечно, не стоит с ними так, как большевики с семейством Николая II. Быстро через Думу закон о семьях врагов народа – и в Казахстан...
– Казахстан уже не наш, – устало поправляет президент.
– Тогда в Горьк... то есть в Нижний Новгород, – поправляюсь, – неважно. И нет проблем с домом – однозначно конфискуется. В конце концов, – понижаю я голос, – ведь она, жена, сама виновата. Ошиблась, не за того замуж вышла.
– И дети ошиблись, – мрачно шутит президент. – Не того папу выбрали.
Пауза. Перевариваем сказанное. Нет, прав президент, идея насчет ЧСВН – преждевременна. Ситуация еще не созрела. И Запад поддавливает. Но запас мыслей еще не исчерпан.
– Еще бывает, – размышляю вслух, – что на садовом участке снаряд с времен Великой Отечественной залежался...
– Случается, ракета падает... гептил разливается, – задумчиво добавляет президент. – Тут Запад не придерется.
Снова пауза. Нет, не то. Да и откуда в Жуковке ракета с гептилом?
– Есть еще, – вспоминаю, – опыт Лужкова. Приглянулся московской власти или близким к ней компаниям какой-никакой домишко в центре Москвы или участок под ним – объявляют аварийным. Жителей – на окраину, на улицу Ахмада Кадырова. А на месте домов, которые сто лет стояли и вдруг все разом, в одночасье, сделались аварийными, вырастает что-нибудь элитное.
– Не понял, Питирим, – наморщил лоб президент, – что мы объявим аварийным? Загородный особняк Ходорковского? Над нами же будут смеяться!
– Именно особняк! Пришлем комиссию, что-нибудь да найдем. Проводка аварийная! Грунты подвержены размыванию! А раз так – есть опасность для проживающих. Придется выселять, в интересах детей.
– И что ж тогда? Выселить – и ломать? – поразился президент.
– А что делать, – пожимаю плечами. – А смеяться мало кто будет. Засмеешься некстати – враз сам окажешься в таком аварийном домишке. Кому на улицу Кадырова охота? Кто рискнет?
– Что-то в этом есть, Питирим. В конце концов, вся жизнь Ходора аварийна. По краю ходил. Вызывал огонь на себя...
– К тому же, – гну свою линию, – в таком решении большой воспитательный смысл заложен: перед законом все равны. Хоть тетка из Южного Бутова, хоть адвокат из дома на Садовнической улице, который Лужок под снос определил, хоть олигарх. Социальная справедливость! Народ оценит.
Вижу на лице президента сомнение – оценит ли?
– Оформим акт об аварийности – и пусть этот, в Краснокаменске, осознает – чуть что себе позволит, и все, бульдозер. А может, этим, ЧСВН, надоест жить в аварийном доме, и они, наконец, из страны уедут? А может, Инна Ходорковская смирит гордыню и к нам придет, к тебе или ко мне, попросит о снисхождении...
– И что тогда? – напряженно смотрит на меня президент.
– Тогда – снизойдем.
Президент надолго задумался. На лице его отразились мучительные сомнения. Я подождал и тихо, на цыпочках, вышел из кабинета. Проходя по коридору, взглянул в окно – дождь кончился, и даже проглядывает солнышко. Нет, надо верить, надо быть оптимистами, и решение найдется!
Но какова Генпрокуратура! Каково усердие! Березовский, Закаев, Инна Ходорковская... Ни минуты покоя врагам отечества, ни малейшей поблажки. Ежесекундно на страже закона, что тот генпрокурор, что этот!
Все события и персонажи являются вымыслом. Любые совпадения случайны.
